История одной фотографии

Сколько себя помню, меня всегда, как магнитом, тянуло к этому «пузатому» комоду. Он важно стоял у моей прабабки на самом почётном месте, в красном углу горницы, накрытый белоснежной, вышитой по углам яркими маками, скатертью.

Каждый ящик комода украшали вычурные ручки в виде ракушек. Нижние ящики открыть было хоть и сложновато, но возможно. Если за одну потянешь, ни за что не поддастся. А вот если с братом Димкой взяться сразу за обе (я - с одной стороны, а он - с другой), то ящик, кряхтя и скрипя, всё-таки выдвигался. Тут я принималась рассматривать бабушкино приданое: салфетки, полотенца вышитые, вязанные крючком накидки на подушки, подзорники для кровати. Пока я крутилась перед зеркалом со всей этой красотой, Димка убегал на улицу к мальчишкам. Верхние же ящички были закрыты на маленькие ключики, которые прятались на «божничке», над комодом, под самым потолком, за иконками Николая Угодника и Пресвятой Богородицы. И нам страсть как хотелось хоть одним глазком взглянуть, что же там в этих ящичках. Может, клад какой? Иногда старая бабка, перекрестясь на образа, доставала эти ключи, открывала верхний ящик комода и долго стояла над ним, теребя в дрожащих руках какие-то пожелтевшие бумаги. Время от времени спина её вздрагивала, и уголком платка баба Тося вытирала глаза. Я тихонечко поглядывала из-за занавески, но спросить о том, что так расстраивало бабушку, не решалась.

Бабы Тоси давно уже нет в живых, а старый облупившийся комод перекочевал к её сыну, моему дедушке, и стоит у них в укромном уголке их с бабушкой спальни. Однажды, когда, заигравшись дотемна, я осталась у бабушки на ночь, вдруг спросила у неё, почему они до сих пор не выбросили эту рухлядь, ведь дом обставлен современной мебелью.

-Как же можно его выбросить, - ответили бабушка, ведь это память о бабе Тосе.

-А где ключик от верхнего ящичка?- не унималась я.

-А ящичек давно не закрывается. Если хочешь, мы сейчас позовём дедушку и покажем тебе тот бесценный клад, что хранила в нём твоя прабабка.

Оказалось, там были пожелтевшие фотокарточки. На одной были два танкиста, один из них - мой прадед Фахретдинов Абубакир Султанович . Он всю войну прошёл, участвовал при взятии Берлина, награждён орденом Боевого Красного Знамени.

На второй фотографии была изображена семья. Мужчина в тёмном костюме и женщина в светлой блузке и тёмной юбке сидели на стульях, чуть наклонив друг к другу головы. Рядышком стояли, взявшись за руки, два мальчика. На коленях у мужчины сидела маленькая пухленькая девочка в нарядном ситцевом платьице, похожая на фарфоровую куколку. От этой фотографии веяло тихим спокойным семейным счастьем.

- Фотография сделана ещё до войны, - пояснил дедушка. - На ней мои родители и их дети: сыновья Равиль и Альберт и дочка Маргарита. Заметив моё удивление, дедушка начал рассказывать мне историю своей семьи:

«Совсем юной белокурой девчушкой по комсомольской путёвке приехала Антонина из города Димитровграда Ульяновской области в Башкирию, в деревеньку под красивым и милым названием Орловка, работать продавцом в сельпо. И здесь на «вечёрке» в сельском клубе встретила она свою любовь, смуглого башкирского джигита Абубакира, который работал трактористом в МТМ совхоза им. Цюрупы. Каждый вечер после работы Абубакир спешил к ней с букетом полевых ромашек… А потом была скромная, но весёлая свадьба, на которой гуляла вся деревня. Совхоз выделил молодым квартиру в бараке, зажили своим хозяйством – детки народились.

А тут война, будь она проклята! Весть о том, что гитлеровские войска перешли границу СССР, застала их в поле на сенокосе. Женщины плакали, а мужчины их успокаивали… Тогда никто не мог представить, сколько горя и страданий эта война принесёт всему народу. Каждый день уходили мужчины на призывной пункт. 20 июля 1941 года проводила и Антонина своего мужа на войну, оставшись одна с тремя маленькими детьми на руках. Старшенькому Равилю было десять лет, среднему Альберту - восемь, а самой маленькой Маргарите, или Маришке, как ласково называли её в семье, всего три годика.

С каждым днём мужчин в деревне становилось всё меньше, их место занимали женщины. Девушек отправляли на курсы трактористов, шофёров. Начиналась страда – битва за урожай. Антонине пришлось уйти из сельпо: в поле не хватало рабочих рук. А в сентябре все школьники с учителями вышли в поле, чтобы ни один колосок не пропал. Фронту нужен хлеб. Каждую семью обложили продовольственным налогом. Никто не роптал – все понимали: это нужно для победы. Солдаты не могут голодными в бой идти. Жизнь для всех настала тяжёлая. Женщины с утра до вечера на колхозных работах. Дети одни дома. На них ложились все заботы по хозяйству. Надо было и воды натаскать, и печь растопить… А для этого нужно в лес за хворостом сходить. Работы Антонина не боялась. К трудностям не привыкать, только деток жалко было: за что эта беда на их головы свалилась. Без отца растут, матери почти не видят… Они ведь совсем маленькие ещё.

Тихо и незаметно подкрадывался ещё один враг – голод. Летом было полегче: ребятишки могли рыбки в речке наловить, за ягодами и грибами в лес сходить, в огороде что-то нарастёт. А вот зимой … Мальчишки в школу с радостью бежали, там детям похлёбку варили, Хорошо, что соседка, бабка Агафья, согласилась за Маришкой присматривать.

В конце февраля заболела Маришка. Девочка всё плакала и жаловалась, что болит животик. Пришла фельдшер, осмотрела девочку и сказала, что хорошо бы девочку кашой кормить. Да где ж её взять, когда дома одна картошка и та - за радость. Антонина тогда работала в колхозном амбаре на сортировке зерна. Это был семенной фонд колхоза. Вот она, кашка, только протяни руку… Нельзя. Если заметят и обыщут – не миновать тюрьмы. По закону военного времени… Тогда дети и вовсе без матери останутся. А дома больная дочурка, кровиночка родная… Как ей помочь? А что если…

Тоня не помнит, как это случилось, как будто во сне. Улучив момент, когда женщины пошли к выходу, она как будто замешкалась … схватила пригоршню зерна и быстро насыпала по щепотке в оба валенка и в карманы фуфайки. Пока шла домой, вся спина взмокла, руки дрожали, в глазах - туман, будто на расстрел вели. А вдруг остановят и проверят… Придя домой, закрыла дверь изнутри на щеколду, быстро разделась, вытряхнула зерно, сунула в горшке в горячую печь, чтобы высушить и растолочь, а потом сварила жиденькой кашки. Маришка поела и уснула. Наутро девочке стало получше…. А через неделю её похоронили… От горя Антонине не хотелось жить. Но рядом были сыновья. Она не имела права… Она должна быть сильной... Даже слёз старалась не показывать. Плакала по ночам в подушку.

Не зря говорят: беда не приходит одна. Зимой сорок третьего заболели мальчики. Пошли одни без неё за хворостом в лес с деревянными салазками. Поднялся буран. Простыли. Старшего выходила, среднего не смогла. Позже Равиль стал часто жаловаться на головные боли. Врачи поставили неутешительный диагноз: менингит. Для Антонины время как будто остановилось.

Когда в мае сорок пятого праздновали Победу, Антонина наконец-то могла не сдерживать рыданий. Все вокруг кричали и плакали от счастья. А в её слезах было столько невысказанной боли и отчаяния!

Вернулся с войны Абубакир. Они вместе стали бороться за жизнь сына, возили его по врачам. Но Альберт не дожил и до восемнадцати лет. Третий холмик на кладбище, три ребёнка лежат рядышком. Война убивала не только на фронте, А самое страшное – не щадила детей.

Шло время. В семье народилось еще трое детей: сын Амир и дочки Луиза и Флюра. Но боль не утихала, она всегда жила в сердце матери. Но это была её боль. Антонина не хотела её никому показывать. И поэтому спрятала фотографии в верхний ящик комода, а ключ доверила охранять Богородице. И только, когда дома никого не было, баба Тося доставала ключ, открывала верхний ящик и подолгу смотрела на них».

Я слушала эту историю, затаив дыхание. Как много, оказывается, может рассказать одна фотография.